“И так разошелся славянский народ... ” -
этими словами завершает автор “Повести
временных лет” описание расселения славян
с дунайской прародины на европейских
землях, помещенное в недатированной части
летописи.
Естественно, наибольшее внимание он
отводит восточнославянскому миру,
состоящему во второй половине I тысячелетия
н.э. из полутора десятков племенных
объединений - полян, древлян, северян,
кривичей, словен, вятичей и других.
Летописец называет их “княжениями“, хотя
по этому поводу у исследователей
существуют разногласия в плане социальной
интерпретации данного термина: одни
рассматривают их как союзы племен, другие -
как именно племенные княжения. Вероятно,
правы те, кто считает эти образования
первоначально племенными союзами, что
позже трансформировались в племенные
княжения во главе с местными правящими
родами. При этом нужно помнить, что развитие
этнических общностей не изолировано от
социально- экономических и политических
факторов, а переплетается с ними,
взаимоперекрещивается и в значительной
степени зависит от них (подробнее об
важности для нас этого наблюдения речь
пойдет несколько позже).
Археологические материалы подтверждают
деление восточнославянского этнического
массива на несколько группировок, в первую
очередь на северные и южные (граница
проходила приблизительно по широте
Смоленска). Но это, конечно, не говорит о
полной изоляции одних от других, особенно в
отношении населения контактных
межплеменных зон, где в те далекие времена
еще не существовало четко выраженных
рубежей.
Имеющаяся в наличии информация позволяет
проследить детали процесса определенной
интеграции отдельных групп этого обширного
мира во времена формирования
государственных начал. В первую очередь это
касается среднеднепровской территории -
мест обитания полян, которых летописец
особенно выделяет среди окружающего
населения. Но те же свидетельства
материальной культуры, содержащие и
определенные этнические данные (система
строительства, особенности керамического
производства, характерные черты
погребального обряда...) не позволяют
выделить специфические специфические
детали, позволившие бы очертить полянскую
территорию. Дело в том, что в окрестностях
Киева исследованы остатки поселений
жителей как правобережных, так и
левобережных поднепровских районов.
Ранее уже высказывались мнения по этому
поводу: одни считали полян автохтонным
племенем, которое постепенно на протяжении
второй половины I тысячелетия н.э. набирало
сил и могущества на берегах Днепра и Роси (Б.А.
Рыбаков); другие выдвигали интересное
предположение, что в состав полянского
союза входили летописные хорваты, дулебы,
бужане, волыняне, уличи и тиверцы, т. е. все
население от Днепра до Карпат (М.Ю.
Брайчевский). Но оба приведенные мнения не
нашли убедительного подтверждения фактами,
о чем свидетельствует и вышеупомянутый
археологический “ разнобой “. Поэтому
предлагается третья версия: полянское
объединение с самого начала своей истории
формировалось на разноплеменной основе. То
есть в его состав вошли не один или
несколько племенных союзов, а только
отдельные племена (или их представители),
которые и создали новую этносоциальную
группировку. Вероятно этими “отщепенцами”
стали группы древлян, северян и уличей,
проживавших по обоим берегам будущей
центральной магистрали
восточнославянского государства, где и
проходил знаменитый “путь из варяг в греки”.
Именно разноплеменной состав и
способствовал более быстрой трансформации
консервативных по своей сущности племенных
отношений по пути к новым образованиям.
Аналогичные процессы происходили и в
некоторых других восточнославянских
регионах: на западе в Побужье (область
размещения Червенских градов), на северо-востоке
в Поволжье (район Ростова и Белоозера), на
севере в области Ладоги, Новгорода, Пскова,
а на северо-западе в районе Полоцка.
Следующий этап в этническом развитии
восточных славян относится уже к рубежу I -
ІІ тысячелетий н.э., когда население
северных и южных районов Восточной Европы
вошло в состав нового государства, центром
которого стал Киев. Естественно, что здесь
пребывали выходцы из разных земель: “...
сюда попадали и плененные ляхи, и
поселенные князьями словене, чудь и кривичи,
и нанятые варяги, и торки (“свои поганые”),
и датчане, и венгерские наездники"1
Именно временем IХ-Х вв., т. е. первыми
веками существования восточнославянского
государства, датируется на юге Киевской
Руси так называемая дружинная культура,
которая кроме погребального обряда и
специфической гончарной керамикой “курганного
типа” характеризируется так называемыми
вещами - гибридами, изготовленными
ремесленниками с использованием различных
технологических приемов и художественных
традиций. Ярким примером этого может быть
оковка турьих рогов из черниговского
кургана Черная Могила, в декоре которой
смешиваются восточные и североевропейские
традиции, а сами ритуальные сосуды были
изготовлены в местной славянской среде.
Аналогичные процессы (но со своими
особенностями) происходили и на
древнерусском Севере, в первую очередь в
новгородском регионе.
Но тут же следует уточнить, что
консолидация населения под влиянием
разнообразных факторов приводит к
появлению нового этнического самосознания,
которое не остается неизменным. Так, по
мнению Ю.В. Бромлея, со временем
представление об общности происхождения,
которое выступало в роли одного из главных
компонентов самосознания разных
этнических группировок на отдельных этапах
их эволюции, отодвигается на второй план в
сравнении с таким его компонентом, как
представление об общности культуры.
Для нас это наблюдение представляется
весьма важным. Ведь в исторических и
этнографических разработках последнего
времени все четче речь идет о необходимости
изучения двух культур в рамках социально
стратифицированных обществ, возникновение
которых было связано с явлением социальной
и имущественной дифференциации. С
выделением из единого человеческого
массива, с одной стороны, богатых “людей”
или “мужей”, а с другой - бедных общинников,
началось и становление двух полярных
субкультур в культуре единого этноса. Такие
пары получили наименования “ дружинной “ и
“ народной “, “официальной” и “ сельской
“ культур. Используются и другие термины,
но это в целом сути не меняет.
На формирование особенностей элитарной
культуры влияли вполне конкретные причины.
Так, изучая события конца I тысячелетия н.э.
нельзя не отметить интенсивности
прохождения миграционных процессов, в
большинстве случаев в верхних прослойках
древнерусского общества, что было связано
со становлением и укреплением верховной
собственности государства на племенные
территории и проникновения туда
представителей великокняжеского аппарата
управления и контроля. Кроме того, это
фиксируется и переселением по воле князя
Владимира Святославича “лучших мужей“ из
северных районов на юг для обороны страны
от кочевников. В нашем случае такое
переселение возможно рассматривать как
процесс, который эффективно влиял на
развитие разного рода контактов. Да и “открытость
дверей“ в великокняжеских дружинах для
представителей различных этносов и
группировок способствовала уничтожению
старой обособленности. Конечно, такие
контакты среди расселенного на
значительных пространствах масс простого
народа занимали мизерную часть от общего
числа случаев взаимоотношений.
Также следует вспомнить, что в феодальном
обществе мировосприятие было религиозным.
Поэтому на высшем уровне этнической
иерархии в основу этнического самосознания
ложился и более четко проявившийся
конфессиональный критерий, который
оказался достаточно стойким; он легко приобретал
этно-конфессиональный характер.
В конкретной ситуации Восточной Европы
введение христианства по православному
обряду в 988 г. и его последующее
распространение в пределах всей
восточнославянской ойкумены также следует
воспринимать как еще одно идеологическое
звено в этническом развитии этого массива
людей. А строительство в первой половине -
середине ХI в., т. е. практически
одновременно, Софийских соборов в Киеве,
Новгороде и Полоцке является фактом того,
что распространение новой веры в разных
районах Киевской Руси княжеская верхушка
производила одновременно и
последовательно. Но, конечно, на начальном
этапе введения христианства не все неофиты
моментально становились горячими и
искренними последователями учения Христа.
Это нежелание, в первую очередь, также
относится к представителям широких масс.
А посему можно констатировать, что именно
представители господствующих в обществе
прослоек, носители элитарной культуры - “русы“
и формировали основы нового этнического
самосознания, которое базировалось и
развивалось в первую очередь на принципах
государственности. Именно князья и их
окружение, куда входили и представители
других этносов (скандинавы, степняки, финно-угры)
являлись выразителями идеи новой общности,
получившей наименование “Русь“. Народные
массы (в первую очередь наиболее
многочисленный слой - крестьянство) в
государствообразовательном процессе в
своем подавляющем большинстве участвовали
пассивно, что несомненно отображалось и в
их этническом самосознании. Трудно
представить, чтобы крестьянин - смерд из под
Галича или Владимира - Волынского четко и
ясно осознавал свое единство со смердом из
под Пскова или Ростова, в отличие от
киевского или новгородского князей,
являвшихся к тому же представителями одной
правящей династии Рюриковичей.
Приведем лишь несколько примеров, чтобы
продемонстрировать абсурдность разделения
отдельных ветвей княжеского рода по
национальному признаку в современном
понимании этого термина. Так Владимир
Мономах занимал ростовский, смоленский,
владимир-волынский, снова смоленский,
черниговский, переяславский, а затем
киевский столы; его сын Мстислав Великий -
новгородский, ростовский, смоленский, снова
новгородский, белгородский, киевский
княжеские престолы. Показательной в этом
плане является и судьба другого сына
Владимира Мономаха - Юрия Долгорукого: он
был князем ростово-суздальским четыре раза,
переяславским два, городецко-остерским
один раз, киевским трижды. В столице Руси
все трое вышеупомянутых деятеля, куда они
стремились, и были похоронены.
Перечисление этих фактов выводит нас на
еще одну, недостаточно разработанную в
научном плане проблему: этнические
процессы в ХII-ХIII вв., т. е. на этапе
феодальной раздробленности, когда на
территории раннефеодальной монархии
появились многочисленные земли-княжества.
Речь идет о существовании так называемой
древнерусской народности - общности трех
ныне существующих восточнославянских
народов в домонгольский период их истории.
По отношению к последней теме следует
отметить, что спокойное научное изучение и
необходимые при этом дискуссии были
субъективно “лимитированы“ еще в зародыше.
Дело в том, что в начале 50-х годов в
Институте истории Академии наук СССР
прошло совещание по поводу существования
стабильной этнической общности восточных
славян в начале ІІ тысячелетия н.э., а
первоначальная концепция В.В. Мавродина по
этому вопросу была достаточно
раскритикована другими авторитетными
исследователями. Казалось бы, ну и что? Так
начинаются почти все научные разработки (и
не только исторического профиля). Но
практически одновременно были
опубликованы “Тезисы о 300-летии
воссоединения Украины с Россией (1654 - 1954 гг.)“
Центрального комитета КПСС, в которых было
торжественно провозглашено о несомненном
существовании такого единства: “Русский,
украинский и белорусский народы ведут свое
происхождение из единого корня -
древнерусской народности, создавшей
древнерусское государство - Киевскую Русь“.
Вопрос был “решен“ в одной фразе, а
разработка этой сложной проблемы на
десятилетия была фактически закрыта. Как
говорится: “Шаг вправо, шаг влево - расстрел“.
Поэтому и существует сейчас “букет“
мнений по этому и связанным с ним вопросам -
от признания такого тесного единства до
полного отрицания его и существования уже
на том историческом этапе отдельных
народов, переносе восточнославянского
центра в ХII в. с Днепра на Волгу и некоторым
другим.
В частности одним из таких бесспорных
фактов в подтверждение переноса столицы
являются, по мнению некоторых, события 1169 г.,
а именно разгром Киева войсками Андрея
Боголюбского. В. Кожинов на страницах
журнала “Родина“ в I997 г. даже определил эту
акцию как судьбоносное перемещение центра
Руси. Но в этом походе: “... принимали
участие не только, и даже не столько
суздальские силы, сколько южнорусские.
Подобные акции по отношению к древней
столице Руси предпринимали и другие князья,
в частности Всеволод Ольгович, Роман
Мстиславич и Рюрик Ростиславич, которые
занимали черниговский, волынский и
киевский столы. Это была борьба за
старейшинство среди древнерусских князей2. Кстати, когда Андрей после победы “исполнився
высокоумья, разгордевся велми“ и попытался
диктовать южнорусским князьям свою волю, то
его послу мечнику Михну в 1174 г. последние
приказали своим слугам остричь голову и
бороду и в таком виде отправили в
противоположном направлении. Повторный
поход на Киев окончился двухмесячным
стоянием под стенами Вышгорода сил
волжского властелина и безуспешным
окончанием операции. “И тако возвратишася
вся сила Андрея князя Суждальского... пришли
бо бяху высоко мысляще, а смиренние
отъидоша в домы своя“ - замечает летописец.
И все же, существовали или нет контакты
разного уровня между выделившимися землями
- княжествами, в первую очередь между их
столицами? Здесь следует отметить, что
период феодальной раздробленности и в
Западной Европе также характеризовался
сохранением понятия этнической общности
всего населения той или иной страны. Так, к
примеру, по данным Н.Ф. Колесницкого,
интеграция германских племенных союзов,
которая начала интенсивно проходить на
новом качественном уровне в связи с
возникновением в IХ в. Германского
королевства (с Х века - Священной Римской
империи германской нации), привела к
появлению немецкой народности, которая
существовала и во времена феодальной
раздробленности. Но в ХII-ХIV вв. вследствие
политической разобщенности и узости
хозяйственных связей, существовали
баварская, саксонская, швабская и другие
народности, самосознание носителей которых
было намного сильнее, чем их отношение к
общенемецкой общности.
Казалось бы, упоминание на страницах
древнерусских летописей “суздальцев”, ”ростовцев”,
“новгородцев”, “смолян”, “рязанцев”, “черниговцев”
и других позволяют, по аналогии с
вышеприведенными западноевропейскими
свидетельствами, также говорить о
практически полной изоляции всех слоев
населения отдельных земель-княжеств.
Конечно, в каждом конкретном крупном
регионе связи по вертикали и горизонтали
усиливались. Но особенности социально-экономического
развития древнерусских земель и их влияние
на этнические процессы (о чем говорилось в
начале этой статьи) приводили и к
специфическим особенностям в данной
области человеческого бытия в
средневековые времена.
Ведь в отличие от западноевропейских
феодалов разных рангов, которые в
подавляющем большинстве получив свои
владения оставались там навсегда, а
впоследствии передавали их своим
наследникам (процесс проходил из поколения
в поколенье), древнерусские князья (некоторые
из них уже упоминались) в своем большинстве
все время находились в движении, не жалели
сил и энергии для перемещения и занятия
более престижного и экономически выгодного
стола на генеральном пути в Киев. При этом
правители отдельных земель, стремясь к
новым владениям, старались оставить за
собой и старые (или хотя бы часть их).
Примерами этого могут быть часто
фиксируемые на страницах письменных
источников ситуации, совершенно не
характерные для довольно статического
состояния феодальных владений
западноевропейского образца, типа: “ Юрьи
испроси оу брата своего Ярополка
Переяславль а Ярополку дасть Суждаль и
Ростовъ и прочюю волость свою но не всю “.
Постоянные перемещения, разнообразные
интенсивные контакты между княжескими
семьями и их вассалами позволяли все же
поддерживать связи между отдельными
регионами, делали невозможным правителям
разных земель заниматься только
внутренними проблемами подвластной им в
конкретный исторический момент территории.
Но так было на уровне социальных верхов.
Повторимся: “низы“ находились тогда еще
далеко от затронутых здесь проблем, их “миры“
были намного меньшими по размерам в
сравнении со всею территорией Киевской
Руси. А поэтому следует согласиться с В.И.
Козловым, что в средние века вообще
значительная часть населения была
безэтнической (в сегодняшнем понимании
этого термина).
Принятие гипотезы, что древнерусская
этническая общность (народность)
существовала на уровне носителей элитарной
культуры и слабо воспринималась рядовым
населением (в первую очередь количественно
преобладающим крестьянством), позволяет, на
наш взгляд, более логично и понятно
широкому читателю реконструировать
механизм появления в дальнейшем россиян,
украинцев и белорусов, а также объяснять
отсутствие попыток восстановления былого
единства, стремления к этническому
объединению восточнославянского мира
после глобальной катастрофы ХIII в. -
нашествия орд Батыя и гибели Руси, когда
представители бывшей социальной верхушки
были разъединены и постепенно сходили с
исторической арены. Отстаивание тезиса о
крепких и всесторонних связях по
горизонтали и вертикали общественных
отношений на протяжении IХ-ХIII вв. не
позволяет обоснованно указать на причины
столь быстрого разделения восточных славян
на три ветви и формировании новых наций. А
вот эти процессы на новом этапе были
намного эффективнее и стабильнее. Об этом
говорят хотя бы совсем недавние
исторические события: на протяжении многих
десятилетий ХХ в., несмотря на постоянное
декларирование об существовании “новой
исторической общности - советского народа
“, мы все же остались русскими, украинцами и
белорусами.
Готовя эту статью в современном Киеве и
учитывая попытки представителей отдельных
политических, а также иных кругов как в
России, так и в Украине доказать
безоговорочные права на древнерусское “наследство“,
закончим ее словами, появившимися еще в
начале ХХ в.: “Да, мы старая Киевская Русь,
но мы вместе с тем украинский народ,
отдельный народ, со своим особым языком,
историей, писательством и культурой. Вы
Великороссы, признаетесь также к нашей
Киевской Руси, от которой пошло ваше
образование и культура, и мы этой
исторической связи не отрицаем. Но мы
совершенно самостоятельно от вас пережили
нашу украинскую эпоху, которая наложила
свою последнюю печать на нашу жизнь:
возрождение XVI века, казачество, великие
народные восстания XVII века, развитие
украинского народовластия, казаческого
демократизма"3.