Высочайшее повеление 1889 г. и взаимоотношения научных обществ во второй половине XIX в.

Проблемы организации археологических исследований, охраны памятников археологии в дореволюционный период не раз рассматривались в современной литературе. Однако, как правило, внимание исследователей привлекали уже конечные результаты - принятые законы, реализованные проекты, то есть лишь итоги большой работы.

Неоднократно исследователи обращались и к небольшому документу, на несколько десятилетий ставшему основным при организации археологических исследований. Мы имеем в виду Высочайшее повеление от 11 марта 1889 г. согласно которому Императорской археологической комиссии предоставлялось “исключительное право производства и разрешения, с археологической целью, раскопок в Империи на землях казенных, принадлежащих разным установлениям и общественных» (ПСЗРИ (Собр. 3-е), 1891 г. Ст. 5841).

Однако что же предшествовало этому распоряжению императора? Отражением чьих интересов оно явилось? Какое продолжение имел этот законодательный акт и как он отразился на взаимоотношениях русского научного сообщества?

В 1860-1880 гг. стала очевидной необходимость охраны памятников археологии. Этот вопрос неоднократно поднимался на I и II Археологических съездах. В 1871 г. по инициативе председателя Московского археологического общества (МАО) А.С. Уварова создается особая Комиссия, разработавшая проект правил о сохранении исторических памятников.

Несмотря на то, что Комиссия была учреждена в 1871 г., свою работу она начала лишь спустя пять лет. Ее возглавил А.Б.Лобанов-Ростовский. По проекту, представленному на обсуждение, предполагалось разделить империю на 17 археологических округов, поручив надзор за памятниками старины научным учреждениям, находящимся в округе. Так, например, в Санкт-Петербургом округе (куда должны были войти Санкт-Петербургская, Новгородская, Олонецкая и Архангельская губернии) функции главных охранителей памятников возлагались на Русское археологическое общество (РАО), Петербургский университет и Общество Архитекторов. Археологические округа составляли бы отделы «Императорской комиссии о сохранении исторических памятников», подчиненной Министру просвещения. Сами памятники в соответствии с тогдашним пониманием археологии были разделены на: а) памятники зодчества; б) памятники живописи и ваяния; в) изделия ремесленные; г) памятники письма и печати (Законоположения... с. 21.) Причем в примечании указывалось: «Под этими общими наименованиями подразумеваются, например: курганы, могилы, валы и вообще все насыпи, каменные орудия и мегалитические памятники, древние здания, развалины древних построек, каменные бабы и другие изваяния, стенопись и памятники этнографические, церковная и домашняя утварь» (Законоположения.., с. 21). Предполагалось даже избирать из числа местных жителей особых блюстителей для наблюдения за памятниками. Однако из-за отсутствия достаточных средств (ежегодно на Комиссию предполагалось выделять 30 000 руб.) этот проект не был реализован.

После создания в Москве Исторического музея Министерство просвещения предложило возложить функции главного охранителя памятников на музей. Но это предложение не нашло поддержки в Государственном Совете, который определил, что в России уже существует орган, имеющий права разыскивать древние памятники, наблюдать за раскопками. Этим органом, по мнению Совета, являлась Императорская Археологическая Комиссия. Действительно, «Положение» об Археологической комиссии, утвержденное в феврале 1859 года, предусматривало, что Комиссия обязана следить за делаемыми в государстве археологическими открытиями. Однако права Комиссии были весьма ограниченны. Чтобы понять это, достаточно процитировать несколько пунктов «Положения»: «...6. Комиссии предоставляется следить за всеми делающимися в Государстве открытиями предметов древности, о которых извещают ее также местные начальства, а если не представляется затруднения (выделено мной - А.М.), то пересылают и самые находимые древности на ее рассмотрение. 7. Комиссия в мере средств своих заботится, что бы в том случае, когда настоит надобность уничтожить какой-либо остаток древности... приняты были, по возможности (выделено мной - А.М.), нужные археологические меры...» (ПСЗРИ (Собр. 2-е), 1865. Т.34. Ст. 34109).

Несколько лет Комиссия никак не использовала свои законные права. Отчасти такая неуверенная деятельность ИАК в первые годы ее существования объяснялась тем, что в 1859 г. Комиссия учреждалась лишь «в виде опыта», о чем свидетельствовало Высочайшее повеление от 7 февраля 1862, где говорилось: «Государь Император, имея в виду, что в Высочайше утвержденных 2 февраля 1859 г. в виде опыта на три года «Положении» и штате Императорской Археологической Комиссии и Керченского музея древностей, не встретилось в течение сего времени никаких существенных затруднений и неудобств... Высочайше повелеть соизволил: оставить оба учреждения на будущее время на прежнем основании» (ПСЗРИ. Собр. 2-е, 1865. Т. 37. Ст. 37952).

Лишь в 1866 году с подачи Комиссии был выпущен циркуляр МВД «О запрещении кладоискательства и неизбежного от того разрушения памятников древности». Причем, циркуляр составлялся не в Комиссии, но в МВД. Эффективность данного акта, видимо, была не особенно высокой - позже МВД вновь делает распоряжения о запрещении кладоискательства (в 1882, 1884, 1886 гг.).

Тексты этих документов однотипны, поэтому в качестве примера приведем циркуляр от 27 ноября 1886 г.:

«Господину губернатору.

Циркулярными распоряжениями от 4 ноября 1866 за № 229, 31 Июля 1882 г. за № 26 и 31 мая 1884 за № 11 МВД просило гг. Губернаторов сделать настоятельное распоряжение о безусловном воспрещении кладоискательства и неизбежного от того разрушения памятников старины и о немедленном... доставлении на рассмотрение ИАК всех необходимых предметов древности.

Между тем, по многим губерниям, как сообщает Археологическая Комиссия, не только раскопки производятся без предварительного уведомления Комиссии, но даже о находимых при подобных раскопках предметах Комиссия не получает никаких сведений от Губернаторов, а узнает об них только из частных сообщений и газетных статей...

...Очевидно, однако, что без соучастия местной администрации, Комиссия почти бессильна в бдительном надзоре за производящимися в разных местах России раскопками...

...Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение о непременном и неуклонном соблюдении во вверенной Вам губернии циркулярных распоряжений Министерства внутренний дел... и о строгом, согласно сему, воспрещении кому бы то ни было предпринимать какие-либо археологические раскопки на казенных, церковных и общественных землях без специального разрешения на то Императорской археологической комиссии...

За Министра Внутренних Дел

Товарищ Министра, сенатор Плеве» (ЦИАМ, Ф. 454, оп.2, д. 102, лл. 11-12).

В 1887 году последовало письмо Председателя Археологической комиссии А.А. Бобринского в Министерство просвещения с просьбой «подтвердить подведомственным Министерству народного просвещения ученым учреждениям и частным ученым обществам необходимость строгого соблюдения вышеозначенных узаконений...» ( ЦИАМ, Ф. 454, оп.2, д. 102, лл. 21-24 ).

Вот, пожалуй, и все действия, предпринятые Комиссией за эти годы. Дальше обращений в МВД, в Святейший Синод и Министерство Народного просвещения дело не пошло. Вместе с тем именно ИАК формально являлась главным органом, который должен был контролировать проведение археологических раскопок.

Учитывая то, что в начале 1860-х годов положение в науке меняется, создаются новые научные общества, подобная ситуация не могла оставаться без изменений. Возникло множество вопросов, решить которые ИАК была не в состоянии: каков порядок и формы контроля за проведением раскопок, какие законодательные акты могли бы стать основой для этих действий, кто и как должен осуществлять охрану археологических памятников? Попытки ИАК на деле взять под свой контроль дело охраны и исследования археологических памятников в России привели к конфликту между Комиссией и рядом научных обществ.

Обострение отношений между Археологической комиссией и другими научными обществами, происшедшее в конце 1870-х гг, на наш взгляд, связано прежде всего с усилением влияния Московского археологического общества.

В марте 1888 г. МАО обратилось с письмом к министру народного просвещения, где разъяснялась позиция Общества в этом конфликте. Отметив, что ранее Археологическая комиссия не высказывала претензий на контроль над всеми научными обществами, ведущими раскопки, авторы письма заметили, что положение обществ стало несколько двусмысленным: «...Учреждения, состоящие в ведении Археологической комиссии прямо поименованы и кроме них (Керченского музея и Римской комиссии) никакие другие учреждения и общества ведомству ее не подлежат... В Уставах существующих в России ученых обществ, из числа их некоторые учреждены Правительством после издания Положения об Императорской Археологической Комиссии, нельзя найти ни малейшего указания на то, чтобы они были поставлены в какие-либо особые отношения к этой последней...» (Вопрос... № 11)

И.Е. Забелин в своем письме, отправленном в МАО, обратил внимание на некоторые несообразности в деятельности Комиссии. Так, например, Забелин заметил, что запрет на несанкционированные раскопки налагали МВД, Обер-прокурор Синода, но не непосредственно Археологическая Комиссия. Следовательно, законной силы распоряжения Комиссии не имеют и могут рассматриваться лишь как рекомендации (ЦИАМ, Ф. 454, оп.2, д. 102, л.30).

Далее автор письма с некоторой издевкой прокомментировал пункт за пунктом Положение об ИАК, сделав вывод о том, что следить за археологическими открытиями вовсе не значит охранять памятники археологии, и, следовательно, Комиссия не имеет права требовать подчинения себе научных обществ, на деле занимающихся такой охраной (ЦИАМ, Ф. 454, оп.2, д. 102, л. 31).

Напоследок Иван Егорович и вовсе «обиделся» на Комиссию, заметив, что «теперь ее сношения с властями распространяются на все общества, которые в этом случае трактуются как деревни, ничего не знающие и не понимающие...»(Там же).

Председатель МАО П.С. Уварова попыталась привлечь на свою сторону и другие научные общества. Ее усилия были поддержаны, например, Обществом археологии, истории и этнографии при Казанском университете. В ответ на обвинения Археологической Комиссии о скупке древностей и самовольных раскопках на общественных и казенных землях его члены написали пространное письмо, интересное как своеобразная иллюстрация состояния дела охраны памятников в провинции: «Если до Императорской Археологической Комиссии, при посредстве полицейских органов доходят только некоторые золотые и серебряные находки, то прочие ученые общества, организовавшиеся, главным образом, в университетских центрах, ставят свою задачу несколько шире, оценивая по достоинству и всякий другой археологический материал... Скупая подобные предметы древности, минувшие руки Императорской Археологической Комиссии, Казанское и все другие общества являются, конечно, не конкурентами ее, а только оберегателями отечественной древности и старины, так как в противном случае все подобные находки или теряются или попадают в руки кузнецов, медников и серебрянников, что и происходит в провинции в самых широких размерах...» (Вопрос... № 12).

В качестве примера Общество археологии, истории и этнографии привело Пьяноборский могильник, где на протяжении нескольких лет «трудились» местные крестьяне, выкапывая погребальный инвентарь для мензелинских медников. Кроме того, Общество оказалось единственной научной организацией, спасшей для науки разрушавшиеся Ананьинский могильник, могильник «Атамановы кости» и Булгарское городище.

Императорская Археологическая комиссия также попыталась заручиться поддержкой научной общественности и направила отношение с разъяснением своей позиции в Русское Археологическое общество.

Мнение членов РАО по этому вопросу разделилось. Большинство поддержало ИАК, зафиксировав это в письме к министру народного просвещения от 19 марта 1888 г.: «Императорское Русское Археологическое общество вполне соглашается с Комиссией относительно необходимости установить, при содействии Правительства, единение и порядок в общей деятельности ученых археологических обществ и учреждений по разысканию и сохранению памятников древности и вполне готово признать в Императорской Археологической Комиссии тот правительственный центр, который может установить связь для успешного ведения общего дела» (Вопрос... № 13).

Однако существовало и другое мнение членов РАО: «В положении этом (имелось ввиду “Положение” об ИАК 1859 г. - А.М.) нигде нет ни слова об исключительном праве Комиссии и необходимости ее специального на раскопки разрешения...» (Вопрос... № 14).

В данном случае речь о нарушении закона со стороны научных обществ не шла, так как такового закона не существовало. На одно из главных обвинений, предъявляемых Комиссией другим научным обществам (о скупке предметов старины) представители РАО ответили так: «Видеть в факте подобных покупок нарушение закона и стремиться этому противодействовать, хотя в тоже время подобные покупки беспрепятственно совершаются у нас иностранцами и чуть не целые транспорты курганных древностей уходят за границу через наши же таможни, все это может обнаруживать только крайнюю непоследовательность и вызывает невольное удивление» (Там же). Вместе с тем, авторами письма было выдвинуто предложение создать в Комиссии «научно-археологический центр, в который при широком содействии Обществ должны бы стекаться и в нем сосредотачиваться возможно полные и подробные сведения о ходе археологических изысканий...» (Там же). К сожалению, в документах пока не удалось найти указания на то, какие конкретно члены РАО придерживались такой позиции.

Самое интересное, что большинство научных обществ на основании Высочайше утвержденных уставов действительно имели право проводить самостоятельные раскопки. Так например, еще в 1839 г. Одесскому Обществу истории и древностей по Высочайшему указу разрешалось проводить раскопки на всей территории Юга России, в Уставе МАО, утвержденном императором в 1864 г. (т.е. уже после создания Археологической комиссии), также содержалось разрешение на производство раскопок. Причем, ни в одном уставе не оговаривалось, что эти раскопки проводятся с разрешения и под надзором ИАК.

Научные общества в данном случае оказались заложниками порочной практики, когда все, подписанное императором, имело силу закона. Мы видим, что стремление «угодить» сразу нескольким научным обществам, разрешив самостоятельное проведение раскопок привело к законодательной путанице.

Научные общества, основываясь на утвержденных императором уставах, имели все юридические основания воспротивиться усилению позиций ИАК. Причем, ИАК в глазах провинциальных ученых являлась не столько научным, сколько фискальным органом.

Обратим также внимание и на то, что представляли собой сами общества: в своем большинстве они были демократичными и имели в своем составе и дворян, и представителей интеллигенции, и церковнослужителей. Большинство членов обществ работали безвозмездно, зачастую наоборот, вкладывая в проведение исследований свои личные средства. Особенно это касалось периферийных обществ - Казанского общества археологии, истории и этнографии, ученых архивных комиссий различных губерний. Из столичных обществ довольно пестрыми по составу членов были Московское археологическое общество, Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете и многие другие. Разнообразны и научные интересы этих организаций, касающиеся самых разных проблем истории народов, населявших Россию: это изучение письменных источников, этнографии, археологии, статистики и естественной истории.

Этому сонму как бы противостоит столичная Императорская Археологическая комиссия с ее руководителями, назначаемыми императором, близкими двору (как, например, граф Бобринский), с четко определившимися научными интересами, направленными в основном на изучение античных памятников, с тайными советниками, коллежскими асессорами и губернскими секретарями в качестве штатных сотрудников. Напомним, что согласно «Положению» о Комиссии, ее члены носили мундиры Министерства Императорского двора и имели право получать пенсии как служащие этого ведомства (ПСЗРИ (Собр. 2-е), 1865. Т.34. Ст. 34109).

В таких условиях и появляется Высочайшее повеление от 11 марта 1889 г., процитированное нами в начале работы. Казалось бы, Высочайшее повеление, решило все проблемы. Все работы по контролю за раскопками и охране памятников археологии теперь передавались в ведение Императорской Археологической Комиссии. Однако данное законоположение лишь усилило неприязнь к Комиссии со стороны обществ, хотя, конечно, другим научным обществам не оставалось ничего другого, как следовать букве Высочайшего повеления.

Так, в начале апреля 1889 года МАО post factum признало главенство Археологической комиссии, но сделало при этом следующие оговорки: представление отчета о произведенных раскопках в Археологическую комиссию только после его опубликования в “Трудах” МАО; преимущественное право МАО на публикацию находок; право свободного пользования архивом и древностями, поступающими в Комиссию (ЦИАМ, Ф. 454, оп. 2, д. 102, л. 66).

МАО выступило против передачи находок только в Эрмитаж, так как у Общества существовала тесная связь прежде всего с Историческим музеем, экспозиция которого практически полностью состояла из предметов, полученных от МАО или ИОЛЕАЭ.

Чтобы окончательно разрешить этот конфликт весной 1889 года в Петербурге прошло несколько совещаний представителей различных научных обществ: Императорской Археологической комиссии, Московского археологического общества, Академии художеств, Общества истории и древностей Российских и др.

Поскольку вопрос о главенстве теперь не стоял, то стороны обратились к решению конкретных вопросов организации археологических исследований в империи.

И.И. Толстой от имени Императорской археологической Комиссии предложил такой порядок: в начале года Комиссия выдает на каждое Общество несколько чистых бланков открытых листов, заполнение и раздача которых производится самим научным обществом по своему усмотрению; по завершению раскопок отчет о них, а также находки передаются в Петербург в соответствии с Положением об Археологической Комиссии (ЦИАМ, Ф.454, оп. 2, д. 102, л. 87).

Это предложение вызвало оживленную дискуссию. Так, представитель Общества любителей древней письменности И.В. Помяловский выступил против такой практики, предложив выдавать открытые листы на каждый конкретный случай, так как существовало опасение «случайного» состава научных обществ по сравнению с Комиссией. На это П.С. Уварова возразила, что процедура выдачи открытых листов занимает довольно продолжительное время, тогда как зачастую необходимо проводить раскопки безотлагательно. Уварова также добавила, что состав Археологической комиссии также подвержен случайностям (Там же).

На следующем заседании, прошедшем 19 апреля 1889 года, соглашение в основном было достигнуто. Остановимся на нескольких его пунктах.

1. Вопрос о выдаче открытых листов был решен следующим образом: «Общества по мере надобности обращаются в Комиссию за потребным для каждого из них числом открытых листов с указанием, где предполагаются и кому поручаются раскопки. Открытые листы выдаются прямо Обществу на его имя Комиссией без задержки в требуемом количестве, причем в том случае, когда в Комиссию поступило требование открытых листов на право производства раскопок в одной местности от двух или нескольких обществ, Комиссия предупреждает Общества о том, какие общества предполагают производить раскопки в одной местности» (ЦИАМ, Ф.454, оп. 2, д. 102, л. 88). Как видим, ИАК попыталась взять на себя роль координатора научных исследований.
2. Вопрос о «сферах научного влияния»: «Комиссия считает необходимым, чтобы, независимо от общей учено-археологической деятельности, общества сосредоточили свою деятельность, главным образом, по своему выбору, в пределах установленного соглашением района... В местах, не введенных в район ни Общества, ни комиссий, надзор остается за Императорской археологической Комиссией... Императорская археологическая Комиссия выдает открытые листы в полное распоряжение только тех обществ, которые приняли на себя заведывание особым районом...» (ЦИАМ, Ф.454, оп. 2, д. 102, л. 88 об ст.). Напомним, что идея создания «особых археологических округов» была выдвинута в 1876 г. Комиссией при МВД «по разработке правил о сохранении исторических памятников» (комиссия Лобанова-Ростовского). Отчасти эта идея была поддержана и на совещании 1889 г. Ученым Эстонским обществом, представитель которого профессор Лёшке предложил «поступить по примеру Италии» и разделить Россию на археологические округа, включавшие в себя несколько губерний. Кроме того, он предлагал реорганизовать Императорскую Археологическую комиссию в «Центральную Комиссию» с представителями в каждом археологическом округе. Лёшке выступил против передачи находок с мест в Эрмитаж (кроме находок с античных памятников Юга России), выдвинув, однако, идею создания «Центрального археологического государственного музея», в экспозиции которого были бы представлены экспонатами-дублетами, характерными для каждого археологического округа (ЦИАМ, Ф.454, оп. 2, д. 102, л. 95).
3. О предметах, найденных во время раскопок. Было решено предоставить самим обществам указывать в описи находок предметы, заслуживающие внимания императора. Сохранялось «право Комиссии просить Общество и присылке других предметов, которые она найдет желательным представить на Высочайшее воззрение» (ЦИАМ, Ф.454, оп. 2, д. 102, л. 89 об ст.). Кроме того, был установлен 5-летний срок в течение которого Общество, сделавшее находку, пользовалось исключительными правами научной собственности (право первой публикации и исследования предметов).

Обратим также внимание на некоторые частные моменты этого соглашения. Так, например, принято положение о том, что всякие немотивированные раскопки нежелательны. Относительно содержания отчета, представляемого в Комиссию по окончании раскопок, было высказано такое мнение: «Общества должны представлять краткий фактический отчет и опись найденным вещам. Всякие более подробные сведения, конечно, весьма желательны, но необязательны» (ЦИАМ, Ф.454, оп.2, д. 102, л. 89). Тогда же принимается предложение о ходатайстве перед правительством об ограничении вывоза за границу отечественных древностей.

К сожалению, после 1889 г. ситуация в деле охраны и исследования памятников археологии мало изменилась. Действительно, находки теперь переправлялись в Петербург на экспертизу Комиссии, однако то и дело в печати появлялись описания случаев варварского обращения с памятниками, фактов вывоза за границу российских культурных ценностей. Так, например, австрийский подданный некий г. Носка вывез в Австрию полный набор вооружения из могилы воина в Кубанской области (АИиЗ. 1893. № 3-4. С. 116), французский ученый барон И.А.де Бай приобрел в Киеве и вывез в Париж весь инвентарь женского погребения X в. (АИиЗ. 1894. № 11. С. 100). О том, что творилось на частных землях можно получить представление из такого факта: «Землевладелец д. Кульпинки Елисаветградского уезда Херсонской губернии г. Бохенский раскапывает курганы в своем имении на хозяйственных началах... В настоящем году раскопки возобновлены на новых основаниях: г. Бохенский уступил раскопку местным крестьянам, условившись поделить с ними поровну те сокровища, которые ими будут найдены...» (АИиЗ. 1893. № 7-8. С. 264).

Идея об организации археологических округов так и не была реализована, а председатель Археологической Комиссии А.А. Бобринский лишь в 1909 г. попытался решить вопрос об археологических памятниках на частных землях, внеся в Государственную Думу проект весьма оригинального положения. Суть его сводилась к следующему: признать за курганами, городищами и т.п. право земли общественной, даже если эти памятники расположены на частных земельных владениях. Вследствие этого А.А. Бобринский предложил разрешать раскопки на этих землях только в соответствии с Высочайшим повелением от 11 марта 1889 г., заметив, однако, что «это касается только недр земли и нисколько не мешает собственникам эксплуатировать наружную поверхность курганов для своих нужд» (Государственная дума... ст. 846 - 847). Видимо, предполагалось, что крестьяне будут разбивать на курганах клумбы...

Данный эпизод очень хорошо иллюстрирует ситуацию с охраной памятников археологии в России. Во-первых, в дореволюционной России отсутствовал единый научно-методический орган, с одинаковым успехом выполнявший как исследовательские, так и надзорные функции в области охраны памятников. ИАК не имела возможностей для осуществления возложенных на нее обязанностей («следить и копать»). Отсутствовала система охраны памятников на местах. Роль «сторожей» чаще всего выполняли члены провинциальных научных обществ. Во-вторых, отсутствие специализации в деятельности научных обществ порождало параллелизм и отнюдь не здоровую конкуренцию между научными коллективами. В-третьих, нельзя не отметить несовершенство законодательных актов или вольное обращение с ними (прежде всего это касается отдельных распоряжений императора, часто противоречивших законам).

Лишь в 1920-е годы ситуация начала меняться. Но впрочем, это уже отдельная тема...

1. Археологические известия и заметки (АИиЗ). 1893. № 3-4. С. 116.
2. Археологические известия и заметки. 1893. № 7-8. С. 264.
3. Археологические известия и заметки. 1894. № 11. С. 100.


4. Вопрос... об установлении правительственного надзора как за производством археологических раскопок на казенных, общественных и церковных землях, так и за охранением и восстановлением монументальных памятников древности в России. Б.м., б.г.
5. Государственная Дума. 3-й созыв. Стенографические отчеты. Сессия II. Ч. II. Спб, 1909.
6. Законоположения о сохранении памятников старины. М., б.д.
7. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ) (Собр. 2-е). Т.34. Спб., 1859.
8. ПСЗРИ (Собр. 2-е). Т. 37. Спб, 1865.


9. ПСЗРИ (Собр. 3-е). Т.9. Спб., 1891.
10. Центральный исторический архив г. Москвы (ЦИАМ). Ф. 454, оп. 2, д. 102.

А.Н. Медведь. Высочайшее повеление 1889 г. и взаимоотношения научных обществ во второй половине XIX в. // Восточноевропейский археологический журнал, 2(15) март-апрель 2002, (http://archaeology.kiev.ua/journal/020302/medved.htm)

© 2002 Восточноевропейский археологический журнал